Фестиваль-школа «Территория» закрылся концертом в Большом зале консерватории - тенор Стив Дэвислим и оркестр musicAeterna Пермского театра оперы и балета под управлением Теодора Курентзиса исполнили вокальный цикл Ханса Цендера "Зимний путь Шуберта«.
ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ считает, что заодно Теодор Курентзис сыграл и всю историю ХХ века - при этом не только лишь музыкального.
Фестиваль классика
За те 20 лет и один год, что прошли со времен мировой премьеры 'Зимнего пути Шуберта', партитура германского композитора и дирижера Ханса Цендера уже успела стать достоянием новой истории европейской музыки: она нередко исполняется, есть как минимум две канонические записи - одна лучше иной (Кристоф Прегардьен и Сильвен Камбрелен против Ханса Петера Блошвица и самого создателя), в 2001 году Джон Ноймайер оттанцевал ее в Гамбургском балете. В России шедевр Цендера в первый раз прозвучал только данной нам в весеннюю пору в Перми, позже премьеру повторили на Дягилевском фестивале - и вот сейчас, честь и хвала фестивалю 'Территория', исполнили в Москве. Даже удивительно, что худрук Пермской оперы обратился к этому наименованию лишь на данный момент: тяжело подыскать сочинение наиболее близкое его художественному мышлению. Не будет преувеличением огласить, что творческие способы Курентзиса и Цендера в известном смысле синонимичны - пускай со значимым опозданием, но создатель 'Зимнего пути Шуберта' обрел в конце концов в России конгениального душеприказчика.
За дирижерским пультом Курентзис работает как композитор, не столько исполняя, сколько комментируя: его Перселл, Моцарт либо Чайковский - это не только лишь привораживающая скрупулезность и осмысленность чтения подлинника, но сначала подробнейшие схолии, заметки на полях, уточняющие либо, почаще всего, конструктивно раздвигающие коридор смыслов необычного авторского текста. Похожим образом ведет себя и Ханс Цендер - укрупняя детали, наводя слуховой объектив на наивысшую резкость, подтягивая к лицу и рассматривая под различными углами трудноразличимые детали, по обыкновению пробалтываемые исполнителями и пропускаемые мимо ушей публикой. На то, что этот ремейк 'Зимнего пути' является кое-чем огромным, чем просто очевидной оркестровкой, показывает уже подзаголовок партитуры - 'сочиненная интерпретация': опус Цендера - опыт пристального аналитического чтения первоисточника, дающиеся по ходу комменты к которому выводят музыку Шуберта, точь-в-точь по заветам ленинградской формальной школы, из автоматизма слушательского восприятия.
Сюжет 'Зимнего пути', ежели чрезвычайно кратко, таков: Цендер докладывает шубертовскому первоисточнику познание о том, что случилось уже опосля погибели его создателя - о экспрессионизме позднего Малера, тень 6-ой симфонии которого мелькает в первых же тактах цикла, о 'Воццеке' и нововенской школе, о эпическом театре Брехта и Вайля, о 2-ой волне авангарда,-- но сразу и о обеих глобальных войнах, о Катастрофе, о денацификации Германии. Написанные в 1827 году 24 песни оказываются у Цендера безразмерной губкой, вбирающей в себя разом всю трагическую историю века-волкодава.
Начав было с традиционной романтичной кантилены, контуженный лирический герой 'Зимнего пути Шуберта' в первой же части срывается на исполненный истязающей боли Sprechgesang в духе Шенберга, чтоб потом, для большего отстраняющего эффекта (либо, ежели угодно, в попытке докричаться до опустевших небес), взять в руки громкоговоритель - говоря о прозе Владимира Сорокина, Лев Рубинштейн употребил как-то формулу, совершенно отражающую принцип работы Цендера: мгновенное бешенство нормативного языка, взрыв дискурса. Очевидно, Теодор Курентзис ощущает себя в этом материале как рыба в воде: в особенности рельефно показывая ту метаморфозу, которую 'Зимний путь' претерпевает у Цендера,-- катастрофический эпос заместо экзистенциальной лирики, выход за границы людского заместо путешествия меж жизнью и гибелью - дирижер возвращает собственной интерпретацией изначальный смысл затертой от неприемлимого использования максиме Теодора Адорно о том, что 'опосля Освенцима нельзя писать стихи'.