На Столичном международном кинофестивале прошла премьера кинофильма Сергея Ястржембского «Иди и вернись победителем» про скачки на неоседланных лошадях, которые раз в год проводятся в итальянской Сиене, а не так давно в итальянской Skira (одно из ведущих глобальных издательств, специализирующихся на альбомах по искусству) у Ястржембского вышел двухтомник «Патриархальная Африка. Крайний рассвет. Фотохроника исчезающей жизни», посвященный жизни и обычаям африканских племен. «Пятница» побеседовала с Сергеем Ястржембским о том, каково это - кинуть политику, чтоб стать этнографом, фотографом и режиссером.
- Мы ожидали интервью несколько месяцев, вы всегда были в отъезде. Изредка бываете в России?
- У нас 2-ой год идет большой проект, который просит активного перемещения по миру. Съемки прошли в 20 странах, и еще полгода съемок впереди. Мы делаем ленту, посвященную дилемме ликвидирования слонов в Африке. Каждые пятнадцать минут в мире гибнет слон. Ежели мы не остановим это безумие, то через 20 лет в одичавшей природе Африки их не остается.
- Вы же страстный охотник - и вдруг озаботились защитой природы?
- Трофейная охота проводится лишь в тех странах, где существует охрана животных. Конкретно охотники оплачивают охрану животного мира, покупая лицензию, ведь часть этих средств идет на консервацию и защиту охотничьих угодий. И иная - на оплату нужд местного населения, которое живет вокруг этих угодий. Когда людям начинают платить средства не за истребление, а за сохранение животных, они осознают, что в защите природы для их есть настоящая выгода.
- Вы полностью переключились на животных, хотя ранее снимали этнографические киноленты. С ними покончено?
- Из-за слонов мы отложили на время иной проект, которым занимались в протяжении крайних 5 лет под условным заглавием «Шаманы современного мира». Нам осталось снять всего две точки - Мексику и Алтай. Это чрезвычайно увлекательная тема. На данный момент в различных странах идет возрождение шаманизма. Мы стараемся осознать почему.
- И что, сообразили?
- Русский Альянс катком прошелся по шаманским практикам в Бурятии, Якутии, Хакасии, Тыве. К счастью, не всех истребили, где-то сохранилась память о ритуалах предков, к ним равномерно ворачивается энтузиазм. 2-ая причина - разочарование в современной медицине, которая нацелена на исцеление одной заболевания не разглядывает организм в комплексе.
- Шаманы заместо докторов?
- Шаманы вкупе с медиками. В Непале, к примеру, обычный доктор может навести к шаману. Похожие вещи есть в Перу, Боливии, Мексике.
- Вы ушли из политики в новейшую себе область. Не было страшно? Ведь тут есть такие профессионалы, которых не переплюнешь. От Анжелы Фишер и Кэрол Беквит с их съемками африканских свадеб до кинофильмов National Geographiс с их бюджетами.
- Смотрите, какой двухтомный альбом фото у меня лишь что вышел в Италии, в издательстве Skirа. Тут история 5 лет работы, 14 государств, 27 племен и народов и сцен из их жизни. 700 фото, которые были отобраны из 5 тыщ. Это мой ответ Фишер и Беквит. (Смеется.) И позже, я считаю, не бывает полностью покоренных вершин в искусстве. И кстати, бюджет нашего сегодняшнего кинофильма полностью сравним с бюджетами National Geographic.
- А кто ваши спонсоры?
- Это «Металлинвест» и мои друзья Алишер Усманов, Андрей Скоч. Еще есть чрезвычайно надежный партнер - компания Александра Верховского «Гидрострой». Мне также помогают и «Ростехнологии», и Миша Прохоров, и Фаттах Шодиев, мой однокашник по МГИМО. Благодаря им всем мы выпустили уже наиболее 60 кинофильмов.
- С этнографическими съемками есть таковая неувязка: местные обитатели, узнав, что их едут снимать, быстро стягивают джинсы, надевают набедренные повязки и принимаются танцевать у костра. Как достигнуть подлинности?
- Мы общаемся с подлинными, а не фейковыми представителями интересующей нас культуры. Живем совместно с ними недельку, две, потому нас тяжело одурачить. Основное - кропотливая подготовка, поиск правильных героев. Для этого работают логистические менеджеры, при этом не из России.
- В России не могут?
- Просто легче иметь дело с людьми, которые живут на месте съемок. Это французы, буры, кенийцы. Они отыскивают деревни, где проходят интересующие меня ритуалы, охотников, которые еще не разучились охотиться, реальных вудуистов, а не переодетых служащих туристских компаний, и вообщем в деталях прорабатывают програмку. Мы тратим на предварительный цикл от года до 2-ух лет.
- А случались осечки?
- Естественно! В один прекрасный момент мы снимали рауте - крайнее племя кочевников, которое живет в Непале. Их осталось не больше 100 человек. Они охотятся на обезьян, а основной деликатес у их - обезьянье мясо. Их даже именуют «короли обезьян». В промежутках меж охотами они валят лес, делают из дерева всякие сундуки, короба, которые продают в примыкающих деревнях. Вождь племени отдал согласие на съемку, но дозволил снимать, лишь как они работают по дереву, а охоту и ритуальное приготовление мяса - ни при каких обстоятельствах. Оказывается, предки рауте завещали им хранить все это в строжайшем секрете. Мол, ежели чужаки выяснят, то племя вымрет. Про запрет мы узнали уже на месте, хотя подготовка была солидная. Но нам посодействовал счастливый вариант: выяснилось, что в племени существует оппозиция.
- При том что их всего 100 человек?
- Там, где есть власть, есть, обычно, и недовольные. Оказалось, что один из старейшин находится в контрах с вождем. Мы сделали этому старейшине предложение, от которого он не сумел отрешиться. Мы, естественно, грешны тем, что коррумпировали часть непальского племени. Кстати, не до конца. Нам произнесли: «Так и быть, покажем для вас охоту на обезьян, но как мы из их готовим жаркое - этого вы никогда не увидите». В общем, кулинарных секретов мы так не выведали, но охоту сняли - первыми в мире.
- Вот это приятный пример того…
- …что я не напрасно работал в политике.
- Способности сохраняются. Вы в тревожное время трудились.
- В тревожное, да. Но чрезвычайно увлекательное и богатое на надежды.
- Которые не оправдались?
- Не все оправдались.
- Как для вас выражение «лихие девяностые»?
- Я считаю, что девяностые - один из самых восхитительных периодов жизни России, когда почти все люди, которые сейчас находятся в бизнесе, в политике, в искусстве, возникли и состоялись. И нечего пинать свое собственное недавнее прошедшее.
- А вы не подсели на политику? Молвят, это как наркотик - все понимаешь, а соскочить тяжело.
- Для кого-либо наркотик, а для кого-либо рутина, привычка, боязнь испытать что-то новое.
- Вы сами ушли либо вас ушли?
- Меня ушли в 1998 году. А в 2008-м я сам. Я сообразил, что круг замкнулся и ничего новейшего я не открою себе. Нет внутренних стимулов для развития, я начинаю терять адреналин. Это смертельно небезопасно для дела. Мне захотелось испытать себя в иной сфере. Поначалу это была фото - я серьезно стал заниматься ею в 2003 году.
- Вы рады, что в сегодняшней политической ситуации находитесь снаружи, а не снутри кремлевской стенки?
- Мне чрезвычайно нравится то, чем я занимаюсь. Но не противопоставляйте меня моим товарищам, которые продолжают работать в Кремле. Во-1-х, я чрезвычайно благодарен судьбе за то, что был два раза позван на эту томную работу. Я выпускник МГИМО, дипломатия - моя профессия, и мне удалось в ней реализоваться. В любом случае это был лучшый итог карьеры. А во-2-х, в Кремле осталось много моих друзей, неких я сам привел туда. Этих людей я по-прежнему чрезвычайно ценю. Просто крайние 5 лет я занимаюсь совсем остальным делом. Кстати, и они лицезреют итог моей работы.
- Завидуют, наверняка.
- Это у их нужно спросить.